7 апреля праздник Благовещения. В этот день Богородица узнала от Ангела о том, что у нее родится особенное дитя. Все православные, да и вообще культурные, образованные люди знают эту историю. Но только ли упоминание фактических событий способно донести до нас дух этой особенной даты?

Рассказывая детям о Благовещении, постарайтесь передать то настроение, которое посылает нам Господь. Доброта и щедрость, милосердие и жертвенность – они должны быть в нашей жизни. Это очень непросто, и непросто идти по такому пути, но возможно, если понуждать себя, стараясь жить не для себя, для других. Об этом и идет речь в простой, но мудрой сказке на Благовещение под названием «Доброта с подпалиной».

Доброта с подпалиной. Сказка на Благовещение

В одном большом селении жила женщина с дочкой. Кормились они тем, что мать стряпала очень вкусные с золотистой корочкой калачи и булки и продавала жителям, а те платили щедро, потому что жили в достатке; у них и дрова были и крупы, и масло, и соль, различные материи для одежды. Хозяйка любила свою единственную дочку Нюру и шила и вышивала для нее наряды сама.

Матушка вставала с первыми петухами, чтобы испечь еще калачей, поставить в печь горшки со щами и репой с брюквой и приготовить к завтраку каши. Хоть Нюре было семь лет, но уже собирала на стол к трапезе, чистила ложки, плошки и горшки, мела в избе пол и присматривала за курами и двумя козами. И еще она лукошком насыпала в квашни муку, чтобы матушка замешивала теста для хлеба и для сдобы – булок и калачей. А по вечерам матушка шила для нее новые рубашки, сарафаны и душегрейки, расшивая все полевыми цветами. Дочка садилась рядом с матушкой и смотрела. Она смотрела и мечтала о весне: тогда станет тепло, и она будет гулять в новых нарядах. И она, как самая красивая, будет водить хороводы.

А еще Нюра любила праздник Благовещения, ибо накануне праздника она с матушкой пекла праздничные лепешки в форме птичек. Они получались у девочки очень ладными, с поднятыми крыльями, будто готовые взлететь. Нюра верила, что в этот праздник происходит чудо; птицы-лепешки оживают и жаворонками, синицами, стрижами взлетают в небеса, чтобы петь дивные песни и радовать ими и людей, и Богородицу.

Но из ее корзинки птички-лепешки не улетали к небу, и девочку это печалило.

– Не кручинься, радость моя, – утешала ее матушка, – этих птичек Богородица оставляет в корзинке, чтобы ты угостила нищих и сирых.

И всегда в канун праздника матушка раздавала поношенные душегрейки, сарафаны, косынки и старые валенки нищим и сирым. И девочка всякий раз спрашивала матушку:

– Зачем раздавать красивые наряды грязным беднякам и сирым? И почему они сами не трудятся?

И матушка ей отвечала:

– Это Богородица заботится о них. Она водит бедных и сирых по земле, торя им дорожку к добрым и щедрым людям. Она умиляется, когда мы с добрым сердцем делимся с ними любимыми вещами, – и, набрав торбу прошлогодних вещей, мать с Нюрой шла за околицу села и раздавала все несчастным людям.

А на этот раз мать собрала поношенные вещи дочки в торбу и велела ей самой отдать их бедным, несчастным людям; ведь Нюра стала взрослая и могла сама порадовать Богородицу – поделиться своими нарядами с бедными.

Но Нюре было жалко расставаться с красивыми косынками, нарядными валенками, вышитыми рубахами и сарафанами; ведь нищим и сиротам не нужны хорошие платье, потому что они всегда ходят неприглядные и рваные.

И вот когда матушка с коромыслом ушла за водой, Нюра спрятала торбу с вещами за печь и убежала до вечера гулять.

Не успела девочка нарезвиться-наиграться с подругами, как очутилась в незнакомом месте; приземистые избы с завалившимися плетеньями. Нюра с удивлением заметила, что несет торбу с одеждой; ведь она спрятала торбу за печь.

И вдруг ее кто-то окликнул:

– Девочка, нет ли у тебя поношенных лаптей или обрезанных валенок? Мои вовсе прохудились. Ноги у меня совсем зазябли. Дай уж мне старые носки, ежели валенок нет.

Нюра оглянулась и увидала, что за ней идет странница в рваной одеже и истоптанных, худых валенках. Пожалела девочка валенки с вышивкой, что были у нее в торбы, и ответила:

– Нет, бабушка, валенок у меня нет. Я в город ходила, репу продала. Купила пряжи и холстинку на сарафан. Матушка мне новый сарафан сошьет, а свой – младшей сестрице отдам, – и убежала от странницы.

И не видела девочка, как странница обратилась в белокрылую птицу и улетела в ночное небо.

Нюра бежала, не оглядываясь по незнакомым улицам, чтобы старица не догнала и не уличила ее в обмане. А ночь приближалась, и серые, безлюдные улицы для девочки превратились в неведомые дебри. Среди крыш она выискала темную крышу с большой закопченной трубой, это была кровля родного дома. И девочка побежала вприпрыжку. Но на склизкой дороге оступилась, упала и скатилась с пригорка в неглубокий овраг.

И тут она услышала звуки шагов по сырой земле.

Это к ней подбежали два мальчики. Они подняли Нюру, отряхнули снег и привели к костерку, обогреться.

Возле костра Нюра увидела девочку. Это была их младшая сестра.

Костер жарко пылал, но девочка все равно дрожала холода, потому что одежда и валенки ее были мокрыми.

– Почему она промокла?– Нюра спросила про девочку.

– Мы шли, шли по обочине, и вдруг сестрица оступилась, соскользнула с пригорка, покатилась в реку и чуть не утонула.., – поведал старший брат

– А где ваш дом? Родители разве не ждут вас? – удивленно спросила Нюра.

– Дом наш далече отсюда, – ответил один из братьев. – У родителей нас было пятеро. Но матушка наша умерла, а батюшка привел в дом мачеху, которая нас невзлюбила. Батюшка ушел на заработки в дальнее село, а мачеха в это время выгнала нас из дома.

И братья, перебивая друга, рассказали, как добрались до города и поступили в услужение к барину, имевшему большой дом. Он заставлял их и в ненастье, и в грозу, и в мороз, и во вьюгу развозить по домам воду. Барин дал им большие салазки, к которой была прилажена большая бочка с водой, и волокли они салазки от дома к дому, пока люди не вычерпают всю воду. Потом из реки начерпают ковшами воду и снова развозят по домам, пока не наступала ночь. А копейки, которые им давали за воду, вечером барин отнимал.

– И кормил он нас впроголодь, и спали мы вповалку на полу под лестницей, – стала жалиться и сестра.

– Замаял и обижал нас барин и мы убежали от него, – вторил ей старший брат. – Домой хотим, наверное, батюшка уже вернулся с заработков, а дороги возвратной мы не знаем.

Нюре от этого стало так грустно, что она едва не плакала.

– У тебя нет ли сухого платья? мне очень холодно, – сказала вдруг девочка. Тут Нюра вскочила на ноги, прижимая торбу с вещами груди, испугавшись, как бы нищенка не отняла ее наряд.

– Злая мачеха меня посылала в город, – жалобно ответила она, – чтобы я обменяла масло и сметану на платья для моих младших сестер. Если я вернусь без них, то она не пустит меня на ночь.

Сироты пожалели ее и отпустили…

Едва Нюра отошла от костра, как оказалась на знакомой дороге, ведущей в село. Она побежала домой радостная оттого, что не отдала бродягам свои наряды.

А костер и сироты, которые обогрели девочку, закурились голубоватой дымкой и развеялись в ночном небе.

Нюра шла по ночным, опустевшим улицам города, разыскивая родной дом. Она притомилась от долгого пути и тяжелой ноши – торбы с одеждой.

Поправляя торбу, девочка приговорила сердито:

– Наряды все мои. Я спрячу торбу под завалинку, и матушка не узнает.

И когда Нюра была уже недалеко от дома, встретились ей погорельцы. Они были в саже, и одежда была опаленная, словно изъеденная пламенем, Они вели слепую дочку, на которой была опаленная одежда и обугленные башмаки. Это была семья купца, чей терем и амбары спалил свирепый огонь.

– Добрая девочка, приведи нас к себе домой,– попросил купец. – Огонь спалил наш дом. Весь день мы бредем, куда глаза глядят. Дочка совсем измаялась, да и мы устали. Может в твоем доме сыщется для нас место? – спросил купец.

Но Нюра испугалась, что матушка отдаст все ее наряды и лепешек-птичек отдаст, и поэтому сказала, что самим почивать негде; батюшка с матушкой на печи еле умещаются, а она спит на тюфяке, набитом соломой. И добавила:

– А в торбе у меня лыко и нитки, чтобы заштопать одежду и сплести лапти, – снова Нюра обманула обездоленных людей и пошла домой.

А семья купца погорельца обернулась в Ангела, который с глубокой скорбью смотрел девочке вслед.

У калитки Нюра заметила, что торба с нарядами и валенками исчезла. Она закручинилась, что потеряла торбу с любимыми нарядами. Девочке было так страшно ночью на улице, что она пробежала к дому, зажмурившись

А там матушка замешивала пышное тесто в большой лохани; из него пекли сдобные лепешки – главное угощенье праздника. Увидев, что дочка вернулась без торбы, мать приласкала ее. А потом дала теплого молока с горбушкой только что испеченного хлеба.

Нюра потрапезничала и рассказала, как она раздала свои наряды.

– Умница ты моя. И у нищих и сирых завтра будет радостно на сердце, потому, что у них новая одежа. А теперь будем печь угощенье к празднику, – сказала матушка и повязала дочке косынку. И принялись за работу; матушка лепила синичек и жаворонков, а дочка голубок да скворцов.

Но вот странно – вроде птички из тугого, белого теста у Нюры получались красивыми, но едва их выложили на противень, они перекособочились.

– Доченька, ты утаиваешь что-то от меня. Погляди, какие птички косогрудые и кривокрылые, – с горечью промолвила матушка, присев перед ней и гладя ее руки. И испугалась, потому что руки дочки были холодными, а голова и грудь источали жар.

– Ох, моя вина, доченька. На дворе студено, а я, нерадивая, послала тебя раздавать милость, – все сокрушалась мать, уже на печи укрывая ее одеялом.

А дочка продолжала зябнуть на жаркой лежанке. Ей хотела спать, но уснуть не могла; только она забывалась сном, как стенка теснит ее к краю, и она просыпается; то простыня делается шершавой, так что дерет Нюре бока; то у подушки выпячивается бугор, на котором жестко лежать; то одеяло ощетинится и корябает то грудь, то спину, и она вновь просыпалась.

– Лежанка нынче какая-то неудобная; перина сбилась в комки, все бока ею намяла, – плаксиво пожаловалась она матери, спустившись с лежанки.

К этому времени по всему дому распространился ванильный аромат сдобы, потому что матушка уже поставила на стол противень с плюшками и лепешками. На столе стояли корзинка и плошка с постным маслом. Им сдабривали праздничное печенье для красоты; на солнце оно делалось золотистым. Нюра любила остужать и собирать в корзинку праздничное угощение ‒ птичек.

– Матушка, я выложу угощенье на блюдо и сдобрим его маслом! Я уже отогрелась на печи,– снова слукавила Нюра, а самой немного было зябко.

Матушка обрадовалась, что хворь отставила дочку и сказала:

– Полегчало тебе, доченька, потому что ты с добрым сердцем раздала нищим и сирым подаяния, А они помолятся за тебя Богородице.

От этих слов Нюра нахмурилась и исподволь глянула в сторону лежанки, где под матрасом была спрятана торба. Она подумала, что Богородица ничего не заметила.

Когда Нюра выложила лепешки на блюдо, то обомлела, потому что все они были покрыты темной копотью. Тогда она взяла острый скребок и попыталась очистить лепешки. Но копоть не сходила с него.

– Понапрасну усердствуешь, дочка, – остановила ее матушка. – Птичек опалил не печной жар, а твоя скупость и хитрость, – пояснила она.

И вдруг торба, будто диковинная птица, слетела с печи и развязалась, и все ее наряды разметались по полу.

– Что же ты, доченька, удумала? Почему припрятала платье? Как мы завтра пойдем на праздник? – скорбела мать. И бросилась к печке – новые лепешки подходили.

Хотела Нюра собрать в сундук свои наряды. Только взяла сарафан, а он так ощетинился, что исколол все руки. Бросила девочка его и схватила рубаху с вышивкой на рукавах. Та, как скользкая тина обвила ее руки, так что Нюра еле из нее выпуталась. Подняла девочка нарядную юбку, по синему подолу которой ромашки разбросаны…. И вдруг юбка оказалась на ней. Смотрит, а юбка велика – пол подметает и в ногах путается. Еле из нее выбралась и отшвырнула в угол. Хотела Нюра валенки поставить под лавку. Взяла за голенище, оно стало рваться, будто худая дерюга расползлась. Подняла плюшевую накидку с кружевной каймой и ойкнула; та оказалась дранной, потрепанной и без завязок.

– Матушка, наряды мои. Они велики, – плакала Нюра. И горько ей стало, потому что завтра никто не захочет такого угощения.

А матушка уже замешивала в лохани тесто, чтобы испечь хлеб для людей.

– Твоя жадность запачкала им крылья и залепила горло, – молвила она. – Эти птички чудесные, потому что стряпаем накануне праздника Богородицы. И птички почернели от твоей жадности и хитрости. Воспарят они к Престолу Богородицы, а поведают о твоей скупости и Она закручинится.

– И тогда Богородица не будет нам помогать? И мы осиротеем? – обречено спросила дочка.

– Да, доченька, осиротеем. И горе разлучит нас навеки – ответила матушка.

Нюре стала жалко матушку и страшно остаться одной без нее. И представила Нюра, как будет она бродить по земле одна и некому будет утешить и пожалеть ее.

– Матушка, я не хочу огорчать Богородицу и не хочу никогда с тобой разлучаться, – промолвила дочка. – Сейчас я пойду и раздам все наряды. Что они мне без тебя. Только ты не горюй и не плачь.

И она собрала в торбу лучшие свои наряды, оделась и вышла из дома.

Девочке было очень страшно идти ночью по безлюдным улицам села.

И вдруг она услышала стоны и причитание.

-– Кто ты? – кликнула Нюра, вглядываясь в темноту.

– Егор, – отозвался из темноты мальчик. – Из города домой иду. Несу настойку. Сестрица хворает, простудилась. Помереть может.., и мне с мамкою грустно без нее будет. А идти мочи нет; валенки прохудились, а сестренку горячка изводит.

Нюра достала из торбы и валенки, и сарафан, и подарила его сестре.

Парнишка поклонился девочке в пояс и обежал домой.

А Нюра побрела дальше. Не успела пройти и четверть версты, глядь, а перед ней покосившаяся хибарка. Слюда на окнах рваная, дверь перекошенная, крыльцо поломанное. Из избы слышатся детские голоса. Они плакали и причитали

– Матушка, когда ты ушла, ворвались к нам лихие люди и все отобрали. И сундук с одеждой, и самовар с чайником-заварником, и перины с подушками, и короб с мукою, и мешки с крупою, все. Мы завтра босые в церковь, на праздник.

Услышала это Нюра и взошла на крыльцо да постучала в дверь. Дверь открыла хозяйка. Она приняла девочку за сироту и пожалела ее.

К Нюре подбежали три девочки – сестры. Обласкали позднюю гостью, устроили ее поближе к печи, чтоб она обогрелась. Девочки сами были озябшие, потому что были в одних исподних, а в избе не было ни сундуков с платьями, ни коробов с провизией, ни перины с одеялом.

Нюре стало жалко сестер и их матушку. Закручинилась она оттого, что не попросила у матушки ни пригоршню муки, ни пузырька постного масла; из этого можно состряпать лепешки. Развязала она торбинку и высыпала все, что в ней было.

Хозяйка поднесла светец с лучиной, чтобы лучше все разглядеть вещи. Среди одежды, валенок и лаптей оказался мешок с мукой, узелок с ванилью и скляница с растительным маслом. Нюра удивилась, как это появилось у нее в мешке. Она увидела, какую радость доставили ее подарки всем, и ей сделалось так светло и спокойно, что она захотела рассказать обо всем своей матушке, утешить родимую.

Вышла Нюра из дома, прошла немножко и очутилась у своего дома.

Там ее матушка при лучине горевала о ней, а на столе уже стояла корзинка, покрытая рушником — вышитым полотенцем.

– Не плачь, не кручинься матушка, я вернулась живая и невредимая, – окликнула дочка, войдя в дом.

Матушка бросилась к ней и стала обнимать и целовать. А Нюра рассказала, кого она встретила и кому отдала свои наряды.

И прежде чем идти почивать, Нюра не удержалась и заглянула под рушник, в корзину. Она боялась, что лепешки-птички будут темные, опаленные. А там бело-золотистые птички с коричневыми подпаленными грудками. Все они подняли головы вверх и почти расправились, будто приготовились взлететь.

– Это не копоть и не сажа. Это твоя жадность и хитрость опалила наши крылья, – прощебетали птички. – Горелые пирожки ты не ешь, потому что они горькие, сухие. От них першит в горле. И они марают руки, и эту сажу трудно отмыть. И хитрость, и жадность замутняют душу человека. Он становится хитрым и злым. От него все отворачиваются. И даже Богородица не привечает такого человека. Помни это, – и вновь замерли в корзине.

Засыпая, Нюра вспомнила всех, кому подала, от чего ей стало хорошо и светло, будто она наплескалась в прохладном, чистом ручье.

А следующим днем, на празднике Благовещенья, когда священник отпускал в чистое небо птиц, девочка в ясном, лазоревом небе разглядела золотистую пташку с темными подпалинами. Она поднималась выше и выше, к престолу Богородицы.

После службы Нюра заметила, что из ее корзинки исчезла одна птичка. И девочка поняла, что золотистая пташка с темными подпалинами была ее.

– Пресвятая Богородица, помилуй меня, я больше никогда не буду жадной и злой, – послала она свою молитву в высокое, лазурное небо.

В этот день она с матушкой ходила по улицам и раздавала угощение бедным и сирым.

И с той поры девочка больше ни когда не жадничала и отдавала свои наряды и валенки бедным людям.

Оценить:          

Рейтинг: 

Просмотров: (5239)

Уважаемый Гость! Чтобы оставить комментарий к данной статье, Вам необходимо зарегистрироваться.

ЗарегистрироватьсяСпасибо, позже

Комментарии: 0 Ответов: 0